Николай Эппле — филолог, переводчик, исследователь исторической памяти. Окончил классическое отделение историко-филологического факультета РГГУ и аспирантуру Института философии РАН. Специалист по истории западноевропейской литературы, переводчик Клайва Стейплза Льюиса и Гилберта Кита Честертона. Автор книги «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах», лауреат премии «Просветитель».
О невозможности оправдаться прошлым
Мы привыкли определять настоящее через прошлое, через исторические параллели, это часть нормальной нашей мыслительной культуры — описание какого-то текущего события через исторические параллели как бы укореняет его в действительности, делает не случайным, обстраивает логическими и причинно-следственными связями. Наверное, у этого способа рассуждения есть название, антоним понятия «презентизм».
И нашу общественно-политическую реальность мы стремимся описывать через исторические параллели — современные репрессии через 1937-й, Путина через Сталина и т.д., и я все время этому сопротивляюсь, потому что убежден, что это сбивает точность анализа — но само это стремление вполне понятное и наверное естественное.
Но вот происходящее сейчас, я думаю, должно призывать в числе прочего к мыслительной дисциплине. Знаменитый Historikerstreit, спор историков в Германии 1986-1987 годов сводился к тому, можно ли рассматривать Холокост как нечто исторически обусловленное и таким образом нормализуемое, или же как нечто уникальное и беспрецедентное. Вторая позиция победила, и дело вовсе не в градусе, так сказать, оценки (не просто ужас, а беспрецедентный ужас!): таким образом германские интеллектуалы запретили себе осмыслять произошедшее через что-то происходившее прежде, но договорились считать Холокост основой новой этической системы координат, чем-то, что заставляет отойти от сравнений и заняться проговариванием с нуля.
Мы хорошо видим, как работает и к каким последствиям приводит завороженность прошлым. Мы долгие годы наблюдаем человека, для которого Вторая мировая война и ее итоги стали до такой степени средоточием исторической перспективы, что превратились в воронку, в которую его целиком затянуло — и он туда тянет за собой нас всех. Он освобождает Киев от нацистов — неважно, что при этом он убивает киевлян, а глава «неонацистов», украинский президент, по национальности еврей. Мы видим, к каким последствиям приводит отсутствие дисциплины в работе с историческими параллелями и привлечением истории для объяснения современности — ссылки на вторжение США в Ирак и Афганистан, на бомбардировки Югославии стали таким же обыденным способом оправдать и «объяснить» что угодно, как ссылки на ГУЛАГ и коммунизм в Германии до и во время спора историков — способом оправдать Холокост.
И вот мне кажется, происходящее сейчас в Киеве и в Украине должно стать чем-то подобным тому, что произошло в ходе спора историков. В последние десятилетия точкой сборки российской идентичности была память об освободительной войне советского народа с нацистами (должна бы еще быть память о ГУЛАГе и об ответственности за это, но не стала, но это отдельный разговор). Это основание идентичности у нас сейчас отняли, но я хочу сказать даже не об этом: теперь точка сборки этой самой идентичности неизбежно другая — она надолго если не навсегда, до следующего парадигмального слома, связана с ответственностью за происходящее сейчас. Мы больше не нация-освободительница мира от нацизма, мы нация, сделавшая из освобождения мира от нацизма основание для режима, который принес в Европу новую войну.
Использование исторических параллелей для объяснения происходящего сейчас отныне затруднено, если не запрещено — теперь через происходящее сейчас нужно будет объяснять все остальное.
26 февраля 2022 г., Москва
Об ответственности российской культуры
Россия переживает сейчас моральную катастрофу, масштабы которой ещё только предстоит оценить. Если она когда-нибудь будет преодолена, это произойдет так, как преодолеваются такие катастрофы, когда и если это удаётся: принятием на себя уголовной, моральной, политической и метафизической (по классической классификации Карла Ясперса) ответственности за произошедшее. О том, насколько это возможно, рассуждать сегодня довольно бессмысленно. Но мне хочется проговорить одну только мысль о спасении российской культуры и об ответственности интеллектуалов, потому что я уже вижу начало этих разговоров.
Ещё раз, совсем не факт, что у русской/российской культуры после того, что сейчас происходит, есть будущее. Я говорю об этой культуре в том её качестве, к которому мы привыкли, – как одной из величайших мировых, носительнице ценностей и смыслов, а не о среде, поставляющей содержимое для сувенирных лавок для туристов и этнографических фестивалей. Тут есть всего два пути, и только один из них – путь к спасению.
Если сейчас оппозиционно настроенные по отношению к нынешней российской власти интеллектуалы начнут объяснять (Западу и всем тем, кто захочет слушать), что русская/российская культура всегда была и остаётся непричастной государственным преступлениям, что она, а не вот это вот всё, остается НАСТОЯЩЕЙ основой российской идентичности, а российские интеллектуалы суть этой идентичности чистые и непорочные носители, которые искони были инородны этой власти и, так уж получается, не всегда могут достучаться до тёмных народных масс, – если разговор пойдет в этом направлении, то это конец.
Будущее для нашей культуры будет возможным, только если её носители – учёные, писатели, философы, художники, музыканты и т.д. – запустят разговор об ответственности за произошедшее, причём сначала именно о СВОЕЙ ответственности.
То, что случилось, стало возможным И ЧЕРЕЗ НАС, считающих себя интеллектуалами и носителями традиции Пушкина, Толстого и Достоевского, Чайковского и Чуковского… Бродского, Зверева и Гребенщикова. И всё, что мы будем иметь сейчас сказать, должно будет говориться через это проговаривание ответственности. Или мы пропали.
Речь не идет о вине, а именно об ответственности – и это различение вовсе не схоластика. Вина за происходящее лежит на вполне определенных людях, которые очень хотели бы размазать ее на всех россиян, а вот ответственность лежит на всех тех, кто в силах ее осознать. Как мы сейчас все отчетливее понимаем, различение вины и ответственности, на которым так настаивали тот же Карл Ясперс и Ханна Арендт, вещь принципиальная и имеющая непосредственное практическое значение. Я не говорю о том, что русская культура сама как-то заражена шовинизмом, имперскостью, всем тем, что сделало происходящее сейчас возможным. Да, тут есть о чем вспомнить – от «Клеветникам России» Пушкина до «На независимость Украины» Бродского и «Братьев» Балабанова (имеются в виду фильмы «Брат» и «Брат 2») – но это отдельный и довольно специальный разговор, от которого нам никак не отвертеться. Но сейчас я говорю о другом, о том, что благодаря своим богатствам, своему ресурсу отстраивания от зла и сохранения себя, именно культура должна брать на себя неприятный и отчасти, наверное, несправедливый долг начала разговора об ответственности – брать на себя за общество и государство, у которых этого ресурса просто нет.
«И через нас» – формула из знаменитого «Штутгартского исповедания вины» 1946 года, никто из авторов которого не поддерживал нацистов, а многие были в сопротивлении. Склонявшийся на колени в Варшаве, прося прощения у евреев от лица Германии, Вилли Брандт был активным антифашистом и борцом сопротивления. Важнейшую статью об ответственности литовцев за убийство евреев во время войны написал в 1975 году Томас Венцлова, дай Бог ему здоровья, никоим образом лично не виновный в убийствах евреев и женатый на еврейке. Примеры можно множить ещё долго, это работает именно так.
«Если же мы сделали всё, но случилось то, что случилось, значит, это «всё» нужно переосмыслить. Если человек не смог перепрыгнуть свою тень, и случилось то, что случилось, значит, нужно переосмыслить солнце. Фраза «случилось то, что случилось» означает, собственно говоря, что моя семья не только «делала всё, что могла», но также способствовала (!) тому, чтобы члены других семей не считались людьми» (Петер Эстерхази, «Исправленное издание»).
Это работает только так. И это очень трудно и некоторым образом противоестественно. Но если наша культура сейчас чем-то и ценна, то вот способностью на такой по-человечески невозможный рывок. Если он каким-то образом получится, значит, Пушкин и Ко были не зря.
8 марта 2022 г., Москва
О страхе
Из самых важных вещей сейчас — не бояться. Я вижу много страха, это понятно, сейчас есть ощущение, что стало по-настоящему небезопасно. Но, во-первых, что значит небезопасно. Небезопасно сейчас тем, кого обстреливают и бомбят, а не тем, кому отрубили интернет и за кем «могут прийти». Во-вторых, именно в ситуации небезопасности особенно важно не терять себя.
Страх не плох сам по себе, но несопротивление ему — путь к совершению зла. Тот, кто охвачен страхом, лишен возможности трезво мыслить. Он также лишен возможности отключиться от переживаний за себя и трезво думать о том, кому сейчас необходима его помощь. Но главное — страх глушит не только разум, но и совесть (Бонхеффер писал, что животный ужас перед угрозой насилия вытесняет страх Божий, не позволяющий человеку совершать аморальные поступки).
Ханна Арендт, много писавшая о том, как людям живется при тоталитаризме, обосновывала вслед за Сократом недопустимость аморализма тем, что совершив недостойный поступок, нам всю оставшуюся жизнь придется жить со злодеем («если в уплату за участие я сделаю то, чего от меня сейчас требуют, то больше не смогу жить с собою; моя жизнь перестанет быть чем-то стоящим»).
Как избавиться от страха? Верующим, стоит вспомнить о том, что они верующие и уповать на Бога. Сонм мучеников и исповедников в помощь. Неверующим стоит думать о том, что мир с самим собой лучше смятения. Они хотят сажать на сроки от 3 до 15 лет? Ну слушайте, они вполне вероятно рухнут в самое ближайшее время. Ну и опять же может помочь в борьбе со страхом мысль о тех, кому сейчас по-настоящему плохо. И кстати, мне пишут люди с Украины, они в опасности, но они куда менее подавлены и напуганы, чем многие здесь. И сидевшие в Сахарово по 15 суток были менее подавлены и напуганы. Камон, бросайте это дело.
Благополучие, комфорт и безопасность у нас уже отняли, обидно будет самим отдать то единственное, что позволяет в этих условиях не потерять себя — самоуважение.
4 марта 2022 г., Москва
Катя Муромцева «Женщины в черном»
Женщины в черном против войны. Каждую пятницу по всему миру.
В России это один из немногих возможных форм протестов — надеть черное и выйти с цветком. Слово «война» запрещено, поэтому люди пишут *. Но людей арестовывают либо за плакаты со звездами, либо просто за белые плакаты без слов. Несмотря на это, они продолжают протестовать против войны.
Мои сестры были арестованы во время антивоенного протеста несколько недель назад. Они сказали, что среди 42 человек в тюремном грузовике большинство из них были молодыми женщинами лет двадцати. После первого задержания протестовать на улицах крайне опасно, поэтому они поддерживают разные протесты. Некоторые из них участвуют в движении «Женщины в черном против войны», некоторые пытаются убедить своих родителей, бабушек и дедушек не смотреть государственную пропаганду. Некоторые из них физически выбрасывают телевизор из дома.
Нет войне!
Эта статья проиллюстрирована в партнерстве с телеграм-каналом Art Against War:
